Северный Кавказ после развала СССР

Как хорошо известно, крушение СССР в 1991 г. оказало большое влияние на изменение геополитической обстановки в мире, в первую очередь в регионе Ближнего Востока и Центральной Азии. Появление здесь ряда новых молодых государств, прежде бывших республиками в составе СССР, заметно изменило весь облик региона и породило много новых проблем, от решения которых зависит развитие взаимоотношений как между различными восточными странами, так и между Востоком и Западом. При этом следует обратить внимание на то немаловажное обстоятельство, что такие новые страны, как Армения и Грузия, цивилизационно тяготеют не столько к Востоку, сколько к христианскому Западу, тогда как почти все оставшиеся в составе России республики Кавказа, напротив, являются по всем основным параметрам восточными (исламскими). Неудивительно, что именно с этой точки зрения им уделяется наибольшее внимание. Это внимание выражается в различных формах, как в стремлении сыграть на национально-конфессиональных противоречиях, так и в более чем откровенном желании исламистов навязать населению этих республик, прежде всего Чечни и Дагестана, свои взгляды и системы ценностей. В определенной степени это же относится и к тем новым государствам (Азербайджан и страны Средней Азии), которые ныне стали независимыми и с немалыми трудностями пытаются найти свое место в мире. Рассмотрим ситуацию, которая сложилась в упомянутых странах.

Независимость выпала на долю закавказских и особенно среднеазиатских республик достаточно неожиданно. Вся система внутренних связей и административно-политических отношений не была к этому готова, что особенно явственно выявилось на примере хозяйства и экономических связей, долгие десятилетия, если не века, строившихся в интересах русской имперской, а затем советской централизованной системы. Такое обстоятельство с неизбежностью определило то, сколь медленно и болезненно шла структурная перестройка в каждом из новых государств. А если учесть различного рода социальные, политические и даже природные катаклизмы, будь то армянское землетрясение 1988 г., армяно-азербайджанские конфликты или гражданская война в Таджикистане и бурные протестные движения в Киргизии, то сложность обстановки в постсоветских государствах, о которых идет речь, станет вполне очевидной. Разумеется, каждая из республик столкнулась со своими проблемами, не исключая и вновь возникшую Российскую Федерацию, в рамках которой остались территории Северного Кавказа. Пожалуй, именно с этого целесообразно начать изложение проблем всего того нового региона восточного мира, который сформировался после распада СССР.

Произошло так, что конкретные формы распада СССР оказались в тесной зависимости от случайностей административно-политического членения Советского Союза. Оно было проведено в свое время без особых раздумий, не раз перекраивалось по прихоти руководства и служило в основном целям удобства управления. Естественно, при этом учитывался классический принцип «разделяй и властвуй». В рамках жесткого централизованного режима имперского типа административные границы республик, на официальное наименование которых (союзная или автономная) обращали мало внимания, оказались случайными. Эти границы и не заслуживали серьезного внимания, так как разница между теми и другими подчас была незначительной и касалась в основном размеров административно-территориального подразделения Союза, но никак не его прав и реальных возможностей, тем более перспектив. Проблемы начались тогда, когда Союз стал разваливаться на куски. Вот здесь-το и сыграло свою роковую роль то обстоятельство, какой статус имела данная республика. В результате населенная в основном русскими союзная республика Белоруссия, где почти никто, кроме очень небольшой группы националистов, о независимости и не помышлял, оказалась самостоятельным государством. А автономные республики Кавказа, народы которых веками боролись за независимость от России и силой окончательно были покорены лишь в середине XIX в., оказались частью Российской Федерации. Не все из республик Кавказа смирились с этим. И хотя большинство вынуждено было принять сложившуюся ситуацию, по меньшей мере одна из них, Чечня, пришла в лице ее тогдашнего руководства, активно поддержанного населением, к иному решению. Последствия этого широко известны.

В общей панораме этнотерриториальных и этностатусных противоречий, определившихся к началу 1990-х годов, можно выделить следующие:

«Шапсутский вопрос», состоящий в стремлении адыгских политических групп, объединенных в общественный парламент — Адыге Хасэ, восстановить существовавший в 1924–45 гг. Шапсугский национальный район (или даже образовать национальную республику) с центром в пос. Лазаревском на территории Краснодарского края. Проектирующиеся в 1990 г. пределы Шапсугии охватывают территорию, на которой адыгское/шапсугское население составляет незначительное меньшинство. Данное обстоятельство является одним из основных препятствий на пути реализации идеи национально-территориальной автономии Шапсугии, хотя и не главной. Шапсугия находится в пределах курортной зоны федерального значения. Кроме того, неочевидная траектория распространения и развития такого «восстановительного» прецедента явно ограничивает местные краевые власти в готовности пойти навстречу шапсугам.

Противоречия вокруг территориального состава Адыгеи, стремящейся усилиями адыгской политической элиты данной автономии к выходу из Краснодарского края и получившей в 1990 году статус национальной республики. В районах с преимущественно русским населением выдвигаются требования о сохранении этих районов в пределах края. С середины 1990-х годов проекты и риски движения суверенитета Адыгеи за рамки российского национально-государственного строительства сходят на нет. Однако политическая конструкция самой Адыгеи испытывает напряжения, связанные с противоречием между статусом республики как национально-государственного образования и этнической структурой населения, в составе которого титульная группа как «носитель национальной государственности» составляет абсолютное меньшинство.

Конфликтная ситуация, зреющая в Карачаево-Черкесии вокруг политико-правового статуса/представительства во власти пяти основных этнических групп, населяющих автономию. Будучи номинально «двухтитульной», общая автономия испытывает целый комплекс взаимоисключающих статусных претензий. В начале 1990-х годов Карачаевское общественно-политическое движение Джамагат требует восстановления отдельной Карачаевской автономии/республики в пределах 1943 года, включающих земли казачьих станиц. Казачьи организации стремятся к собственному «территориальному самоопределению», нацеливаясь на создание русских автономий (Баталпашинская и Зеленчукско-Урупская республики) или к присоединению районов со станицами к Краснодарскому или собственно Ставропольскому краю. Черкесские/адыгские политические группы нацелены на повышение титульного статуса черкесов и созданию/восстановлению отдельной от Карачая автономии, тем самым, нацеливаясь на преодоление перспективы устойчивого политического доминирования карачаевцев в «объединенной» Карачаево-Черкесии. В свою очередь абазины и ногайцы, формально лишенные статуса титульных групп в автономии, выдвигают требования о создании своих национально-территориальных образований. Нарастающий вал внутреннего этнического самоопределения и связанные с ним конфликтные ситуации отчасти сдерживаются проведенным в 1992 г. республиканским референдумом, в ходе которого 76 % проголосовавших высказались за сохранение единой КЧР. Тем не менее, политические проблемы, имеющие этнотерриториальную составную, остаются достаточно актуальными и к 2004 году.

В 1990–92 году, в связи с кажущейся вероятной перспективой разделения Кабардино-Балкарии по этническому признаку, кристаллизуются кабардино-балкарские территориальные противоречия. Широкий пояс условной границы между горной Балкарией и предгорно-равнинной Кабардой, становится объектом «историко-идеологического» соперничества общественно-политических организаций (Конгресса кабардинского народа с одной стороны и Национального совета балкарского народа и Тёре, с другой). Угроза разделения республики провоцирует и казачество в Прохладненском и, частично, в Майском районах на выдвижение требований о передаче территории станиц в состав Ставрополья. В 1991 году формулируется и внешняя территориальная претензия — на южную часть нынешнего Моздокского района Северной Осетии (до 1944 года — часть Курпского района Кабардино-Балкарской АССР). Однако эта претензия остается лишь эпизодом в стабильных отношениях между Кабардино-Балкарией и Северной Осетией. Показательным эпизодом среди проектов ревизии этнополитической картины Кавказа начала 1990-х годов предстают и идеи перекройки двух «адыго-тюркских» республик по этнолингвистическому критерию, то есть проекты образования Карачаево-Балкарской и Адыгской республик (в составе Кабарды, Черкесии, Адыгеи с присоединением Шапсугского района).

К началу 1990-х годов разворачивается ингушское общественно-политическое движение, нацеленное на восстановление/создание отдельной Ингушской автономии/республики. Выдвигаются требования о включении в проектируемые границы этой республики части Пригородного района и Моздокского районовСеверной Осетии (частей, входивших в 1924–1944 годах в состав Ингушской АО /Чечено-Ингушской АССР), а также правобережной половины Владикавказа. Этнотерриториальные противоречия между Северной Осетией и образованной летом 1992 года Ингушской республикой достигают своей кульминации в вооруженном конфликте осенью этого же года. Попытка ингушских вооруженных групп установить силовой контроль (т. н. «явочным порядком») над оспариваемой частью Пригородного района сопровождается столкновениями с североосетинской милицией, осетинским населением и завершается введением в зону конфликта федеральной армии. Итоги «недельной войны» составили более 600 погибших и более 40 тыс. беженцев, абсолютное большинство которых ингуши Северной Осетии.

Кризис советского государства позволяет состояться осенью 1991 года чеченской «этнической революции», возглавляемой Объединенным конгрессом чеченского народа под лозунгами национального суверенитета/отделения от России, а затем и строительства исламского государства. Становление нового политического режима в Чечне сопровождается разрушением социальной инфраструктуры, ростом преступности и исходом нечеченского населения из республики. В декабре 1994 года начинается длящийся и поныне период вооруженного противостояния российского федерального центра и лояльных общероссийскому проекту чеченских сил с одной стороны и структур чеченского сепаратистского режима, с другой. К 2002–2003 году эти структуры выдавливаются в состояние горной и поселенческой герильи, опирающейся на поддержку части местного населения и организационно-финансовую помощь некоторых общественных институтов и политических групп в арабском/исламском зарубежье. Уже первая война в Чечне является самыми тяжелыми по своим гуманитарным последствиям этнополитическим конфликтом в постсоветском пространстве: около 35 тыс. погибших и более 350 тыс. беженцев. Масштабы военно-политической и гуманитарной катастрофы на территории Чеченской республики в 1991–2003… году, скрывают в своей драматической тени целый ряд проектов по ревизии границ этой республики. Вместе с почти полным исходом русских из Чечни, в том числе из ее затеречных Наурского и Шелковского районов, лишаются своей социальной основы требования о возвращении этих районов в состав Ставрополья. Еще раньше, в 1991–1992 году, теряет свою этническую базу политический проект по восстановлению Сунженского казачьего округа. Территория, некогда входившая в этот округ, формально оспаривается между Чечней и Ингушетией, но фактически — по принципу преобладающего этнического расселения — является сегодня частью Республики Ингушетия (кроме Ассин[ов]ской и Серноводска).

В начале 1990-х годов в политической повестке возникает вопрос о создании Ногайской автономии, включающей все территории Ногайской степи, разделенной с 1957 года между Ставропольским краем, Дагестаном и бывшей Чечено-Ингушетией. Более умеренный проект предполагает создание национальной автономии на основе Ногайского района Дагестана и прилегающей к нему части Ставрополья (бывший Каясулинский район). Вопрос Ногайской автономии в значительной мере питается миграционными процессами внутри Дагестана и существенным изменением этнической структуры левобережных/затеречных районов этой республики. Бывшие некогда преимущественно казачьими (Потеречье) и ногайскими, степные районы нынешнего Северного Дагестана становятся зоной все более внушительного хозяйственно-экономического и поселенческого присутствия выходцев из обществ Дагестана Нагорного. Политической реакцией на эти процессы в конце 1980-х годов становятся проекты образования Ногайской автономии, восстановления Кизлярского округа как территориальной автономии нижнетерского казачества и ногайцев и, как более радикальный вариант, возврат территории бывшего Кизлярского округа в состав Ставрополья.

К проектам казачьего и ногайского автономизма/отделения от Дагестана на рубеже 1980-х и 90-х годов примыкает еще ряд проектов по реконструкции всей национально-государственной структуры Республики Дагестан. В 1990 году Кумыкское национальное движение Тенглик провозглашает своей задачей «национально-государственное самоопределение кумыкского народа в пределах его исторических территорий», на которых проектируется создание автономии или даже самостоятельной республики в составе России. Данные территории определяются как охватывающие нынешние Бабаюртовский, Буйнакский, Карабудахкентский, Каякентский, Кизилюртовский, Хасавюртовский районы и Махачкалу (более четверти всей территории Дагестана). В 1950–80-е годы состоялось хозяйственно-поселенческое освоение значительных сегментов кумыкской равнины переселенцами из нагорных аварских, даргинских и лакских обществ. Сегодня территория гипотетической кумыкской автономии — это мозаичный пояс, состоящий из кумыкских, аварских, даргинских, чеченских, ногайских, лакских сел и прикутанных отселков. Если Нагорный Дагестан, с его устойчивой историко-территориальной композицией джамаатов, еще можно в какой-то степени мыслить в категориях размежевания и «этнической кантонизации», то ситуация в равнинном и приморском Дагестане ставит на повестку дня поиск иных моделей дальнейшего развития республики. Дефрагментация этого пояса и сочленение в этнически однородные и компактные образования — затея заведомо катастрофическая по своим последствиям. Именно чересполосное расселение основных этнических групп в равнинной и приморской частях республики и смешанное население городов является важным композиционным фактором для единства Дагестана.

Острой этнополитической проблемой Дагестана в течение всего десятилетия 90-х годов остается«Ауховский вопрос», или лакско- и аварско-чеченские противоречия в Новолакском и прилегающей части Казбековского района Дагестана. Чеченцы-аккинцы/ауховцы выдвигают требование о восстановлении Ауховского (чеченского) района в границах 1944 года, когда район был упразднен, а чеченское население депортировано. Более радикальный вариант этих требований состоит в расширении района и его передаче в состав Чеченской республики. Дагестанское правительство в 1992 году принимает решение о поэтапном восстановлении чеченского района в составе Дагестана и отселении лакцев на другие территории (специально отведенные под новую переселенческую кампанию). Однако финансовые проблемы, а также недовольство кумыкских хозяйств новым изъятием земли под эту кампанию задерживают ее осуществление. Наконец, события августа-сентября 1999 года (ваххабитский мятеж в Цумадинском и Ботлихском районах и последующая интервенция в Новолакском районе, осуществленная с территории Чечни) фактически приостанавливают реализацию правительственной кампании по переселению лакцев.

Трансграничным автономистским/ирредентистским движением, которое в начале 1990-х годов пытается бросить вызов сложившейся политической карте региона, является лезгинский Садвал. Его целью провозглашается создание лезгинской национальной автономии/республики в составе Дагестана (или непосредственно России) и включающей лезгинонаселенные районы Южного Дагестана и Северо-Восточного Азербайджана. Лезгины считают себя «разделенным народом», сохранение историко-культурного единства которого и политическая стабильность в районах проживания которого во многом будут зависеть не только от внутренней национальной политики России и Азербайджана, но от качества взаимоотношений двух государств (включая уровень прозрачности границы для приграничных коммуникаций). «Лезгинский вопрос» отражает одну из нескольких этнополитических проблем на Кавказе, выходящих за рамки отдельных государств и связывающих эти государства в общем поле конфликтных ситуаций и их возможных решений.

Действия чеченцев в самой Чечне и в других регионах России, где чеченская диаспора была широко представлена и благодаря сплоченности ее рядов весьма преуспела как в официальном бизнесе, так и в теневой экономике, да и в криминальной сфере, достаточно быстро привели к тому, что огромные деньги, полученные различными способами, включая и мошеннические, были направлены на приобретение оружия. Вооружившись, чеченцы стали все энергичнее демонстрировать свои претензии на независимость от России. Их признанный глава генерал Джохар Дудаев, став президентом республики, вскоре фактически отказался подчиняться федеральному правительству. Проходившие через Чечню товарные составы останавливались и откровенно, подчистую грабились местными жителями, организованными в кланово-земляческо-мафиозные структуры. Назревала первая чеченская война (1994-1996), к которой еще не оправившаяся от вызванных перестройкой потрясений Россия не была готова. Эта война, как известно, оказалась фактически проиграна русской армией, чьи действия на Кавказе не получили поддержки общественности и рассматривались как попытка силой задавить стремление маленького народа к свободе и независимости.

Хасавюртские соглашения (1996), поставившие точку в этой войне, предполагали восстановление мира с предоставлением Чечне права через несколько лет самой решить сложный вопрос о характере ее взаимоотношений с Россией. Однако отстоявшая себя Чечня открыто заявляла, что никаких сомнений и колебаний на этот счет у нее нет и не будет. Все попытки Ичкерии получить международное признание терпели крах, ибо мир по-прежнему считал ее частью России, а войну — чем-то вроде мятежа, справиться с которым было внутренним делом России. Но, несмотря на все это, а также на гибель своего первого президента, Чечня не сдавалась. Новый президент Аслан Масхадов и его активные помощники из числа полевых командиров не только не были готовы идти на мировую, но, напротив, своими террористическими рейдами внутрь российских территорий (налет вооруженной группы Басаева на Буденновск) стремились показать всем, что Чечня намерена добиваться своего любой ценой.

Как известно, вслед за бандитскими вылазками последовали новые акты террора в самой Чечне против находившихся там русских строителей или иностранных представителей. Их в большом количестве брали в заложники с требованием выкупа и угрозой расправиться в случае отказа. Некоторые заложники, в том числе иностранцы, были демонстративно казнены. Одновременно страна быстрыми темпами исламизовалась, а многочисленные иностранные наемники и добровольно прибывавшие из разных стран исламские проповедники активно этому содействовали. Провозглашенный примат законов шариата с его демонстративными публичными наказаниями и казнями в средневековом стиле всколыхнули мир. Становилось все более очевидно, что проблему Чечни нужно как-то решать. Серия взрывов жилых зданий в Москве и Волгодонске в 1999 г., террористические акты на вокзалах и в иных местах скопления людей переполнили чашу терпения. «Чеченский след» при расследовании такого рода актов явственно проявлял себя, да и руководители Чечни не скрывали, что именно методами террора намерены заставить Россию признать независимость их республики. Затем последовало нападение на соседний с Чечней Дагестан, где у чеченских экстремистов было немало сторонников из числа местных ревнителей ислама.

Проникавший в Дагестан и Чечню ислам в его обостренной, в прошлом рожденной в Саудовской Аравии форме борцов за чистоту веры (ваххабизм) быстро набирал сторонников. Именно он оказался в России и азиатских странах СНГ формой исламского радикального экстремизма. Стоит заметить, что распространению ваххабизма в немалой степени способствовали миллиарды международного террориста, выходца из Саудовской Аравии Усамы Бен Ладена и его последователей.

В таких условиях естественно, что во второй чеченской войне, начатой осенью 1999 г., преобладавшее в нашей стране настроение общественности было, во всяком случае на первых порах, скорее в пользу военного подавления мятежников. Считалось, что эту задачу теперь можно будет выполнить быстро. Однако на деле все получилось не так. Чеченцы перешли к разумной в их положении тактике партизанской войны, где едва ли не все, начиная с симпатий местного населения и кончая природными условиями, было на их стороне. Разбитые с тяжелыми потерями для русской армии отряды быстро залечивали раны и вновь вступали в борьбу, устраивая засады на дорогах, подрывая военную технику, нанося дерзкие удары в самых неожиданных местах и порой в весьма необычной форме.

Имея хорошую информацию обо всем, что происходит на занятой федеральными войсками территории республики, они могли выкрасть готового к отлету в Москву генерала или поразить трофейной ракетой вертолет либо самолет с ценным грузом и высокопоставленными военными. Имея в своем распоряжении немало денежных средств, о которых только что было упомянуто, эмиссары чеченских вожаков достаточно свободно проникали в районы военных баз и покупали у нечистых на руку интендантов оружие и боеприпасы, с помощью которых успешно вели военные действия. Разумеется, в ответ на это армия начинала вести себя более жестко, считая своим врагом едва ли не весь чеченский народ. В устраивающихся военными так называемых зачистках порой в больших количествах гибли мирные граждане, причем не только мужчины, в каждом из которых можно было не без оснований видеть потенциального противника. Предвидя это, руководство повстанцами заранее позаботилось о том, чтобы большую часть мирного населения выслать из района активных военных действий, в результате чего в Ингушетии и соседних регионах возникли палаточные городки, в которых несколько лет в нелегких условиях жили сотни тысяч бежавших от войны мирных граждан, прежде всего женщин и детей.

Партизанская война не выигрывается только насилием, в чем генералы и политики в Москве убедились уже в первые полтора-два года. Примерно с 2000 г. была начата активная работа по созданию местной администрации, готовой сотрудничать с Россией. Кое-каких успехов в этом деле достичь удалось, но к решительному перелому в ходе военных действий новая политика не привела. Сотрудничавшие с федеральной армией оказались под ударом боевиков и многие из них поплатились за это жизнью. Остальные существовали в вечном страхе, причем конца этой напряженной ситуации не было видно. Захваченные или «зачищенные» селения подвергались регулярному нападению чеченских боевиков, которые стремились расправиться с армейскими заставами или комендатурами и местными коллаборационистами. Кроме того, они захватывали в плен федеральных солдат и иных лиц в качестве заложников.

Чечня очень длительное время оставалась болевой точкой России. Чеченская война долгие годы была в центре внимания мировой общественности, в основном решительно осуждавшей политику российского руководства. Только взрывы 11 сентября 2001 г. в США сыграли свою роль в том, что давление на Россию в этом пункте несколько ослабло. Постепенно в отношениях с Чечней появлялись позитивные для руководства России перемены. После уничтожения Дудаева и убийства в 2005 г. его преемника Масхадова, а также гибели наиболее влиятельных и успешных командиров боевиков, начиная с Басаева, силы чеченских формирований были подорваны. А переход реальной власти в Чечне к Рамзану Кадырову с обещаниями федерального руководства смотреть сквозь пальцы на те методы, какими он станет пользоваться, дабы сохранить Чечню в составе России с предоставлением ей всех мыслимых возможностей для существования в автономном исламском режиме, чеченская проблема была решена. За несколько последних лет эта республика, получая из России огромные деньги и успешно восстанавливаясь, преобразилась. Ее население обрело покой, но вместе с ним и жесткий исламский режим власти. Террористические акты почти прекратились, а нормы ислама стали обязательными для всех, особенно для женщин, которые не привыкли закрывать голову платками-хиджабами. Ислам — пока что еще сравнительно умеренного толка — одерживает над республикой одну победу за другой. Недовольные этим обстоятельством, в том числе защитники прав человека, чувствуют себя все более неуютно. Они все чаще преследуются и уничтожаются. И хотя Чечня при этом демонстративно считает себя вправе возглавить борьбу с террором, ее попытки противопоставить исламизму умеренный ислам выглядят не слишком убедительными.

Эстафету воинственной борьбы за чистоту фундаменталистского ислама на рубеже XX-XXI вв. перенял Дагестан, где вот уже несколько лет идет гражданская война, в которую, правда, почти не вмешивается Москва, во всяком случае в форме военных экспедиций. Так, в горном Дагестане давно уже обнаруживались села, где по чеченскому образцу похищенных в России людей использовали в качестве рабов, а борьба местного населения с коррумпированными представителями власти, в том числе с помощью террора, стала нормой повседневной жизни. Не слишком многого в борьбе с террором добилась и Ингушетия, где натиск боевиков тоже за последние годы принял угрожающие формы. Не остаются в стороне от этой проблемы и другие кавказские республики.

Словом, Кавказ, волею судеб оставшийся частью России, далеко не готов безропотно и мирно согласиться с выпавшим на его долю жребием. В лице значительной части местного коренного населения (а нельзя не принимать во внимание, что здесь пока еще живет и немало русских, потомков завоевывавших Кавказ казаков либо переселенцев, хотя их количество постоянно уменьшается) он остается Востоком.

Причем, за исключением Осетии, где преобладает православие, именно исламским Востоком, довольно определенно проявляющим свое стремление добиться немалой самостоятельности и сблизиться с единоверцами вне России.

К началу нового века политико-административная карта Кавказского региона стабилизируется, «остывает». Восстановление действенности центральных институтов российского государства, рост экономики и влиятельности нового российского национально-государственного проекта приостанавливают процессы дальнейшего «отламывания» от России ее кавказской этнической периферии. На Северном Кавказе ликвидируется угроза расширения сецессионистских движений, а затем и само их потенциальное ядро на территории Чеченской республики. Нарабатываются общефедеральные процедуры контролируемого воспроизводства региональных властных режимов, обеспечения лояльности местных элит и «внутрисистемного» характера их политических и культурных стратегий.

©ncau.ru
создано на основе открытых данных в интернете

Еще по теме:

• Депортации народов Северного Кавказа
• Северный Кавказ в советское время
• Чеченские войны
• Северный Кавказ сегодня
• Все статьи