Кавказ, протянувшийся с запада в юго-восточном направлении на 1100 км от Таманского полуострова на Черном море до Апшеронского полуострова на Каспийском, принято считать границей между Европой и Азией. В ширину он простирается от 32 до 180 км. Его высочайшей вершиной является двуглавый Эльбрус, достигающий 5629 и 5593 м. Осевую часть горной системы почти на всем ее протяжении составляют два хребта — Главный и Боковой. Севернее Бокового хребта лежат более низкие и постепенно снижающиеся хребты, которые уже не достигают высот вечных снегов. Севернее протекающих тут рек Кубань и Терек лежат Черкесские степи.
Чечня и Дагестан образуют северо-восточный край Кавказа. Как и всюду на Кавказе, Чечню пересекают параллельные хребты. В тоже время, большая часть Чечни расположена в зоне кавказских лесов. Внутренний, или Нагорный, Дагестан — это сплошные горы высотой две-три тысячи метров с единственным выходом по глубокому и узкому ущелью реки Сулак. Внешние склоны хребтов на севере и востоке Внутреннего Дагестана покрыты широкими полосами лесов. Области к югу от Дагестана, Кубах на северном склоне Кавказского хребта, Ширван, Шеки и Чарталах — на южном, издавна имели с Дагестаном тесные связи. Их ландшафт схож с видом внешних склонов дагестанских гор: здесь холмы чередуются с полосами лесов, переходящих в полупустынную степь.
География Кавказа определяет для наступающих войск два самых трудных способа ведения действий — войну в горах и в лесах. Хотя эти виды военных действий в корне отличаются друг от друга, они оба дают огромные преимущества обороняющимся: здесь сильно затруднено проведение генеральных сражений и применение артиллерии, а снабжение войск, их транспортировка и связь ставят головоломные задачи. Прежде чем начать сражение, наступающий должен победить природу. Чтобы провести артиллерию и обозы, русские войска вынуждены были валить лес и прорубать просеки, но и тогда вьючных лошадей нужно было вести гуськом, а пушки катить вручную.
Как вспоминает Доливо-Добровольский-Евдокимов: «Мы шли извиваясь по горам, отыскивая доступные спуски; но покатости были так сильны, земляные осыпи так круты и опасны, что мы спускали лошадей и артиллерию с величайшей осторожностью, перенося иногда вьюки на руках. Часто тропинка, пробитая стадами овец, терялась увлеченная осыпью; тогда саперы возобновляли ее тонкую полосой, едва достаточною для прохода одного человека. Крутые и короткие зигзаги по обрывам в 60 и 70 градусов требовали иногда до двадцати человек для спуска маленького горного лафета». Аналогичное мнение высказывает поручик Н.В. Симановский: «В 2 часа пополудни наш батальон и один горный единорожек ходили для рекогносцировки дороги, идущей вдоль морского берега в Уланы; дорога здесь мерзкая: узенькая и частые овраги, так что горный единорожек спускали и вытаскивали почти на руках».
Самой легкой пушкой, которая имела наиболее широкое применение, было четвертьпудовое длинноствольное орудие общим весом 106,47 кг. Каждый снаряд его весил примерно 1,5 кг, шрапнельная граната — 4,5 кг, заряд пороха примерно 0,3 кг. Вес четырех таких орудий с боеприпасом и другой поклажей часто превышал тонну. Дневной паек солдата на марше состоял из 716 г сухарей, 94 г мяса и 2,2 г соли. Согласно действующим уставам, каждое подразделение должно было на марше везти с собой шестидневный запас провизии (солдат нес на себе четырехдневный паек), три батальона по 800 человек в каждом должны были везти с собой 10 310 кг сухарей, 1353 кг мяса и 31,7 кг соли, примерно, 11,7 т продовольствия. Таким образом, войско сопровождал огромный обоз, состоявший из повозок и вьючных животных, сдерживавших и затруднявших продвижение, потому что все это надо было охранять, тащить и переправлять через препятствия.
В некоторых районах Дагестана обозы становились еще тяжелее, потому что нужно было везти с собой дрова и корм для лошадей. Это подтверждает Г.И. Филипсон в своих воспоминаниях: «При отряде было до 2 тысяч лошадей, которым нужно было много сена». Ему вторит и М.Я. Ольшевский: «Сосредоточенные под укреплением Герзель-аул двенадцать батальонов, двадцать четыре орудия и три с половиною сотни казаков 30-го мая двинулись вверх по левому берегу Аксая, с огромным обозом, нагруженным продовольствием и боевыми запасами, донельзя замедлившим и стеснявшим движение отряда, в особенности того времени, когда пошел дождь, и бывшим одной из главных причин нашего поражения».
В Дагестане война велась в горах, а в Чечне — в лесах. Лишь в Верхней Чечне обстановка была схожей с дагестанской. Таким образом, Чечня и Дагестан представляли собой самостоятельные театры военных действий, которые требовали своей, порой диаметрально противоположной тактики. Такое понимание влияния географического фактора встречается в воспоминаниях К.К. Бенкендорфа: «Каждая из различных местностей Кавказа имеет свою, ей присущую природу, свойства, свой тип, требуя и особого способа ведения войны». Даже наиболее удобные для военных действий времена года были там разные. В Чечне лучшим временем для военных кампаний считалась зима, когда земля твердела от холода, а реки хотя и не замерзали, зато мелели, тогда как весной и летом они были полноводными, а осенние дожди превращали почву в непролазную грязь. Кроме того, зимой деревья и кустарники сбрасывали листву, и чеченцам было труднее за ними скрываться.
В своих воспоминаниях М.Я. Ольшевский объясняет преимущества зимней кампании в Чечне следующим образом: «В лесу, когда на деревьях нет листьев, как бы он ни был густ, каждое движение виднее и заметнее, чего в особенности нужно было стараться достигнуть при действии с чеченцами, в лесной войне, столь искусно умеющими укрываться за завалами и действовать из-за них. По легкости одежды и в особенности обуви, состоящей из чевяк, сшитых без подошвы из козлиной кожи и надеваемых на босую ногу, чеченцы не могли переносить долго холода, а тем более — стоять продолжительное время в снегу… Что же касается мороза, иногда доходившего до 25 градусов, и большого снега, то русскому человеку не привыкать-стать». В Дагестане, наоборот, до таяния снегов горные перевалы были непроходимыми и русские не рисковали начинать военные операции ранее июня, когда появлялся подножный корм для лошадей. В октябре-ноябре первые снегопады делали всякие действия уже невозможными.
В целом, погода серьезно осложняла ведение боевых действий. Из воспоминаний А.П. Ермолова: «Начавшаяся дождливая погода вскоре переменилась на весьма холодную, и несколько дней беспрерывно шедший снег выпал в таком количестве, что артиллерия и обозы были совершенно оным покрыты… В ожидании перемены погоды пробыл и я в Тарках 17 дней; между тем подвозился из Кизляра провиант, ибо находившийся в запасе был уже большею частию в расходе».
Русская армия, как все западные армии, имея дело с менее цивилизованным противником, применяла тактику, основанную на жесткой дисциплине и огневом превосходстве, стараясь добиться победы в генеральном сражении. В оборонительном бою регулярное каре русской пехоты было практически неодолимым для горцев, а штыковой атаки русских противник обычно не выдерживал; причем в обоих случаях победа обеспечивалась огнем артиллерии, стрелявшей шрапнелью.
В своих воспоминаниях М.Я. Ольшевский описывает порядок движения регулярного каре русских войск: «Все наши движения в виду неприятеля совершались по общепринятому правилу продолговатым четырехугольником, длина которого зависела от величины обоза и других обстоятельств. По бокам этого четырехугольника располагались войска, которые и двигались в одну определенную сторону, смотря по тому, производилось ли наступление или отступление. Если отряд наступал, то войска, идущие впереди, составляли авангард, двигающиеся же позади — арриергард; при отступлении же получали обратное наименование. Войска же, двигающиеся на известном расстоянии вправо и влево от авангарда и арриергарда, назывались «боковыми прикрытиями»». Подобное описание движения русского каре оставил и Г.И. Филипсон, отмечая при этом, что «при таком порядке движение отряда никогда не могло быть быстро».
С точки зрения военной тактики, у горцев на открытой местности против артиллерии шансов было мало. «В сей день чеченцы дрались необычайно смело; ибо, хотя недолго, могли, однако же, они стоять на открытом поле и под картечными выстрелами» — вспоминал в своих записках А.П. Ермолов. Ему, как бы подводя итог, вторит и Г.И. Филипсон: «О кавказской артиллерии можно сказать, что она была в общем уважении и всегда держалась вполне своеобразно и с большим достоинством».
В рукопашном бою превосходство было на стороне русских военных. Их было гораздо больше чем горцев. И они были все-таки военными, хотя это отличие «условно». «Несмотря на ловкость и искусство, с которым вообще чеченцы умели владеть холодным оружием, несмотря на остроту лезвия шашки, соединенной с другими ее достоинствами, — вспоминает М.Я. Ольшевский, — редко когда они торжествовали в рукопашном бою. Это происходило как оттого, что штык, насаженный на ружье, был более длинным оружием, нежели шашка, так и по той причине, что каждый из наших приземистых егерей, не говоря уже о рослых мушкатерах и могучих гренадерах, был физически сильнее каждого чеченца; а потому случалось, что приклад и даже кулак повергал чеченца наземь замертво».
Поэтому тактика горцев была адаптирована под условия войны с русской армией. Они генеральных сражений не вели. Главным методом ведения войны горцев был не огонь по врагу, а быстрый маневр, главным образом в виде стремительного набега на противника и рейда возмездия, с захватом пленных, лошадей и скота. Вот как описывает такую тактику М.Я. Ольшевский: «Нужно было удивляться той изумительной быстроте, с которой они окружали отступающий отряд. То преградят путь отступления на топкой речке или канаве; то ударят на арриергард на такой же затруднительной переправе; то бросятся с гиком в шашки на боковое прикрытие. А между тем меткие их выстрелы поражают то здесь, то там. Боже упаси, если при этом произойдет малейшее замешательство или оплошность от нераспорядительности начальника, тогда мгновенно увеличится число раненых и убитых. С изумительной быстротой собирались чеченцы по крикам и выстрелам пастухов и караульщиков при угоне их скота, уничтожении полей и стогов сена, а во время преследования дрались с неменьшим ожесточением и искусством. Здесь кстати заметить, что чеченцы с большою сметливостью и искусством вредили нам, если они действовали врассыпную и по собственному побуждению и увлечению» .
По общему замечанию русских военных одной из излюбленных целей горцев был арьергард. Из воспоминаний Дондукова-Корсакова: «Самые же ожесточенные нападения горцев, как всегда в этой войне, были направлены на арьергард, так как они видели неуспешность своих действий в преграждении пути нашему отряду. Здесь кроме сильного ружейного и артиллерийского огня из неприятельских орудий постоянно происходили рукопашные схватки, где кабардинцам приходилось штыками отбивать горцев, которые с остервенением бросались в шашки и кинжалы на отступающие цепи». Это и подтверждает Г.И. Филипсон: «Самая трудная роль доставалась обыкновенно арьергарду». Общую картину боев арьергарда дополняет М.Я. Ольшевский: «Для полноты очерка действий чеченцев остается сказать о тех решительных моментах, когда они бросались на наши войска в шашки. Это они делали всегда неожиданно для нас, преимущественно производя такой удар в лесу из-за завалов или во время разрыва и замешательства в боковых прикрытиях и арриергарде. Этот удар совершался с неимоверной быстротой и с неистовым гиком, в котором звучала самая смерть».
В коротких столкновениях на дальних рубежах чеченцы применяли против русских оригинальную тактику, которая состояла в том, чтобы «занять позицию на одном большом буковом дереве. На одном таком лесном гиганте могло сразу разместиться от тридцати до сорока человек, которые обрушивали на приближающуюся колонну русских свинцовый дождь. Залповый огонь батальона против такой импровизированной крепостной башни ничего не давал». Слабая эффективность залпового огня объясняется тем, что дистанция поражения русских ружей не превышала 30–50 м по горизонтали, а в данном случае приходилось стрелять вверх; к тому же, что более существенно, русской армии более других европейских армий было привычнее действовать штыком, а не огнем. Русского солдата особо не обучали меткой стрельбе, и он обычно стрелял просто в воздух. Залп таких стрелков мог произвести шумовой эффект, а по существу был пустой тратой боеприпасов. Такую особенность в столкновениях с горцами отмечает Г.И. Филипсон: «Я уже сказал, что пехота наша была очень дурно вооружена и стреляла плохо; в этом отношении неприятель над нами имел большое превосходство. Нельзя сказать, чтобы горцы были отличные стрелки; но их длинные винтовки, заряженные пулями с сальною тряпкой, били гораздо вернее наших ружей».
Общий итог тактического противостояния подводит в своих воспоминаниях Д.А. Милютин: «С первых же дней похода мне уже бросились в глаза многие слабые стороны нашего образа действий против горцев в тактическом отношении. Более всего меня поразили те невыгодные условия, в которых нашим кавказским войскам приходилось вести борьбу. Тут не выказывалось то превосходство, которого следовало бы ожидать от европейского регулярного войска над неустроенными толпами вооруженного населения; напротив того, превосходство было на стороне неприятеля, не только вследствие удобной для обороны местности, но и по инстинктивному умению горцев пользоваться ею, а в особенности по меткости их ружейного огня».
Таким образом, вопросы военной тактики, так или иначе, находят свое отражение в воспоминаниях русских офицеров. При всем многообразии сведений и оценок, они сходятся в том, что одним из ключевых факторов, повлиявших на тактику, был природно-климатический. В целом абсолютно справедливо отмечены особенности «лесной войны», когда противник избегает генерального сражения, изматывая войска мелкими стычками. Очевидно, что в таких условиях русская армия, на первых порах, не была готова к ведению эффективных боевых действий.
©Ncau.ru
Еще по теме:
- Причины, ход и итоги Кавказской войны
- Причины Кавказской войны в воспоминаниях офицеров русской армии
- Стратегия Кавказской войны в воспоминаниях офицеров русской армии
- История Кавказской кухни
- Азово-Моздокская (Кавказская) укрепленная линия
- Движение шейха Мансура на Северном Кавказе
- Шамиль имам Дагестана и Чечни